100 великих крылатых выражений - стр. 35

И в старости, когда с отчетливостью вещего сна видишь молодость, Катон принялся учить молодых римлян тому, что надо немедленно – первыми! – напасть на Карфаген, прежде чем новая армия двинется оттуда на Рим. Опыт двух страшных войн, пережитых Римом, подсказывал ему, что спастись от очередной затяжной войны, от подрыва могущества Рима и, может быть, его разрушения можно, только начав превентивную войну. «Даже когда Рим уже достиг мирового господства, он не мог считать себя в безопасности до тех пор, пока оставалось имя Карфагена и существовал сам город» («Римская история», кн. I, XII), – писал впоследствии римский историк Гай Веллей Патеркул (I в.).

Катон понимал это лучше других. А потому всякий раз теперь, когда ему давали слово на заседании Сената, он, как писал два с лишним века спустя Плутарх, завершал свое выступление грозным присловьем: «Карфаген должен быть разрушен!» В конце концов Сенат согласился с ним.

История эта похожа на правду, она целиком «в духе Катона». Вот только нет других – документальных – свидетельств того, что все было так и что Катон с упрямством безумца настаивал на разрушении Карфагена.

Как бы то ни было, молодое поколение римских политиков повиновалось Катону Цензору. Он успел увидеть, что его словам вняли. Он умер в начале Третьей Пунической войны (149–146 гг. до н. э.). Карфаген был разрушен. Сделал это, кстати, один из главных недругов Катона, которого он неустанно обличал за любовь к роскоши и подражание греческим нравам, – Сципион Младший.

49 г. до н. э.

Памятные пушкинские строки как нельзя лучше подходят к этому рассказу. Он стоял на берегу пустынной реки, которая тихо несла свои воды. Его будущее было темно и никак не отражалось в светлых водах потока. Он еще не знал, что ему суждено стать одним из самых великих правителей в мировой истории, фактически основателем громадной империи. Он стоял на берегу Рубикона и понимал, что начинает гражданскую войну, и призрак власти, который так манит его, может ускользнуть из его руки так же легко, как тень.

Гай Юлий Цезарь (100—44 гг. до н. э.) затевал бунт. Грозный Рим был готов объявить его вне закона.

Эта небольшая речушка – Рубикон – служила границей между Италией и римской провинцией Цизальпинская («Предальпийская») Галлия (сегодня – Верхняя Италия). Цезарь подъехал сюда в повозке. На берегу он приказал остановиться. Лошади принялись пить воду. Свежий морозный воздух бодрил мятежника, разгонял его мрачные мысли. Он лучше всех своих солдат понимал, к каким страшным последствиям приведут те несколько шагов, которые он готовился сделать. Он бросал вызов непобедимой Римской республике, с которой не могли справиться ни великий Ганнибал, ни цари и полководцы многих сильных государств, раздавленных, перемолотых могучей государственной машиной Рима. Он, слабый, немолодой человек, пытался теперь совладать с этой машиной, взять ее под свой контроль, что до сих пор удалось сделать лишь одному Сулле, который в 82 г. до н. э. прибыл в Рим, уничтожил своих политических противников и провозгласил себя неограниченным и пожизненным диктатором. Теперь такой же