100 лет без любви - стр. 44

– Пойду, положу Любавушку в колыбельку, – вздохнула мать, утирая одинокую слезу.

– Мама, – позвала я, когда она уже переступала порог. – Перенесите кроватку сюда. Нечего вам вскакивать по ночам, когда придет пора кормить. Сама я…

Не успела за матерью закрыться дверь, как схватил Григорий мою руку. Тискает, целует ее, словно помешанный.

– Отпусти! – насилу вырвалась. – Не видишь, плохо мне еще, родила же только. Да и нельзя мне месяц ничего. Уйди, пожалуйста, спать хочу.

Хоть месяц долгожданного покоя, а там видно будет.

Сны начинали тяготить меня. Если раньше я воспринимала их, как кино, в котором играю главную роль, то сейчас склонялась к мысли, что они преследуют меня. Я не могла отвлекаться на что-то другое, не думать, не вспоминать. Во мне жили ощущения, что я переживала во сне. Невольно постоянно проигрывала в голове сцены, участницей которых становилась. Мое настроение теперь всецело зависело от сна, от его атмосферы. И неважно, что видела жизнь Веры не каждую ночь. Настроение сохранялось до следующего сна.

Мне навязывали чужую жизнь, с ее радостями и переживаниями. Кому и зачем это было нужно, ума не прилагала. Я испытывала все те чувства, что пережила когда-то Вера. В том, что все это было на самом деле, я не сомневалась. И пусть видения выглядели отрывистыми, вырванными из повседневности, картинка жизни Веры складывалась у меня целиком, словно то, что я не переживала во сне, плавно протекало параллельно с моей настоящей жизнью.

Я тосковала по ребенку – такому маленькому, беззащитному. Волновалась, все ли в порядке с девочкой – Любавочкой. Снова хотелось взять ее на руки, прижать к себе хрупкое тельце, приголубить, вдохнуть ни с чем несравнимый аромат. Но сон не повторялся. Всю следующую неделю мне вообще ничего не снилось.

А еще пропал Захар. Не приходил, не звонил. Понятно, что он и не обещал ничего, но я скучала. Дни проходили в безделье – читала, смотрела телевизор… Изредка выбиралась в магазин. Нога уже и не болела, но передвигаться с гипсом было жутко неудобно.

В пятницу, когда я совсем извелась от скуки и одиночества, заявилась Наташка. Вид у нее был, прямо скажем, плачевный – лицо бледное, губы дрожат, глаза красные наплаканные.

– Ну, рассказывай, что у тебя опять стряслось? – усадила я подругу в кресло и приготовилась внимательно слушать.

К бабке не ходи, Наташа рассталась со своим бойфрендом. Иногда мне казалось, что расстается она чаще, чем начинает встречаться, как бы противоречиво это не звучало.

– Толик меня предал, – трагически закатив глаза, прошептала подруга.